Учеба в UCL по программе Master of Research in Biosciences: Biotechnology (Neurobiology). 
Сразу скажу, что нельзя ни в коем случае переносить мой опыт или какого-то другого человека на себя, потому что в данном аспекте это сугубо индивидуально. Ваши впечатления зависят от множества факторов, как владение английским языком, предыдущий опыт пребывания и учебы за рубежом, жилищных условий, соответствия степени бакалавра и программы магистратуры и много еще чего. 
В общем, могу сказать, что мои ожидания оказались намного выше реальности. 
Из положительного. 
– UCL находится в центре Лондона, что очень удобно. Рядом British Museum, British Library, Oxford Street, King's Cross, St. Pancras и много еще чего.
– Все здания находятся в пределах одного квадрата. 

В остальном же могу сказать, что лично мне было очень сложно учиться. Я поначалу плохо воспринимала британскую речь на слух и не могла заставить себя разговаривать, так как никогда не училась на английском языке и не выезжала за границу. Меня шокировали мои изначальные оценки, из-за чего я сильно нервничала и переживала. Я, будучи выпускницей КазГУ и жительницей Казахстана, никак не могла привыкнуть к тому, что все можно загуглить и найти в интернете (это был 2015-2016). Я пыталась постоянно выяснить информацию у людей. Сама структура жизни, если так можно выразиться, в Британии более запутанная, чем в моей стране. 

Честно признаться, у меня к Англии смешанные чувства, среди которых есть ненависть. Я ненавидела этот климат. Постоянные дожди. Небо висело так низко, и все было серым – мне казалось, что я живу в гробу. Мне не нравится в Британии буквально всё – климат, кривые дороги, низкие здания. Меня не устраивал ассортимент продуктов, отсутствие больших мега-центров, направление движения, стоимость транспорта, ужасный сервис. Но в Британии я люблю культуру – их литературу, кино, актеров. Тем не менее, жизнь в Лондоне была для меня пыткой. 

Master of Research представляет по сути маленькую докторантуру. У меня было меньше учебных предметов. Почти не было лекций, я не ходила на пары, а проводила бОльшую часть времени в лаборатории, где делала проект. Лаба, в которой я осталась, стала третьей для меня. Я потеряла месяц в биохимической лаборатории, где не захотела в итоге оставаться, так как мне хотелось освоить какие-то новые интересные методики, а не те, что встречались повсеместно в казахстанских НИИ. Вторая лаборатория была биоинформационной, руководитель которой находился на постоянной основе в Швейцарии. 

Моя неделя выглядело достаточно стандартно. Я была в лаборатории изо дня в день. У меня особо никто не контролировал мое пребывание – одна из отличительных черт западного образования, наверное. "Это твой проект", – говорили они. И ты сам понимаешь, что ты работаешь на себя. К тому же, это особенность биологических экспериментов (не буду брать на себя ответственность за описание остальных наук), что в один день ты можешь быть занятым  1 час, в другой тебе надо быть в лаборатории 12 часов в зависимости от экспериментов. Можно поставить образцы на шейкер в холодную комнату – и у тебя 2 часа свободные. То есть нет определенного времени для обеда или конца рабочего дня – ты планируешь и адаптируешь это для самого себя. 

В итоге, мой проект в UCL был по нейробиологии, которую я совсем не изучала в бакалавриате; это было для меня принципиально новая отрасль биологии. Когда же мне рассказывали о проекте и еще на английском – я впадала в уныние. Я считаю, что мне не повезло с лабораторией – она оказалась достаточно слабой. У нас было очень много студентов, соответственно, постоянно приходилось "бороться" за внимание руководительницы и постдоков. Они сами ничего не успевали и постоянно подавали на гранты в надежде найти дополнительное финансирование. Было много несостыковок, непродуманных вещей. Реагенты не заказывались; а заказавшись, не доставлялись. Мозги мышей пришлось сортировать: они пачками лежали в пакетах в холодильнике. Найти нужный образец не представлялось возможным. 

Вообще, вся структура университета достаточно хаотична, как и практически всех зданий в Лондоне, так как ему более 2000 лет. Лаборатория находилась в одной части; микроскоп в другой комнате по коридору; вытяжной шкаф для работы с ядовитыми реагентами – этажом ниже, большая центрифуга и холодная комната – в соседнем здании, соединенном коридором; еще одна центрифуга – в другом месте; мозги резать – надо было выходить из моего здания, идти по улице и заходить в другое. Для каких-то лабораторий требовался пин-код, для каких-то – id-карта. Часто для дополнительного доступа нужен был запрос от ответственных лиц. Они забывали это сделать, приходилось брать карточку кого-то из лаборатории. 

Оборудование и программное обеспечение для выполнения проекта было уникальным; приходилось составлять расписание, чтобы все из нас, студентов этой лабы, могли на нем работать. Использование других приборов также приходилось планировать и писать заранее emailы. Не написал – все, отложил сам себе эксперимент на день. В трех комнатах этой лаборатории была разная температура, так как посередине работал кондиционер, по неизвестным причинам невыключаемый – то есть он сломался и не мог выключиться, а просто так вызвать ремонтника почему-то тоже было нельзя. Во всех трех комнатах по разному работал вай-фай. Мне приходилось работать на трех компьютерах. Это был полнейший хаос. 

Плюс в UCL постоянно проходили лекции и семинары, на которые я записывалась и забывала про них, а на них надо было ходить, потому что они имели отношение к одному из заданий. Постоянно в каком-то напряжении, чтобы что-то не пропустить и не упустить. К тому же, я активно посещала достопримечательности. Я не могла, как в Алмате, отложить развлечения на 3-4 курсы: у меня был всего год. Меня очень удивляли другие болашаковцы, которые без проблем пускались в дальние и долгие путешествия на полгода, к примеру. Кажется, их учеба вообще не напрягала. Однако, нейробиология – довольно специфическая отрасль. Одна из самых больших сложностей, с которой я столкнулась, – это отсутствие информации. Факты, нужные мне, – их просто никто не знал. Понимаете? НИКТО в этом мире. В твоем эксперименте и в твоих рассуждениях не может быть абсолютной правды, какого-то стандарта, правильного варианта. Это наука. Это Альцгеймер. Все замеры косвенные. Когда что-то не выходит, не всегда очевидно, в чем проблема - с реагентами, оборудованием, настройками на оборудовании, с твоей техникой выполнения эксперимента, в твоих расчетах, в твоей интерпретации или изначальным материалом. Или так и должном быть и результаты правильные? Последовательное исключение этих факторов занимает просто бездну времени. Приходится делать еще раз. Еще раз. Еще раз. Еще раз. И так много-много раз. 

У меня несколько раз было, что я выдвигала идею, озвучивала ее своему постдоку. Он кивал, соглашался. Я проделывала всю работу, а он при последующем обсуждении обнаруживал, что у меня была изначальная ошибка в дизайне эксперимента. Спустя 40 часов моей напряженной работы. Или он соглашался и считал, что все хорошо, а зав.лабой разносила идею в пух и прах. При этом это никогда не происходит вначале. Только когда ты приносишь готовые графики. А перед графиками идут расчеты. Перед расчетами снятие результатов. Эксперимент. Дизайн.  

Мне еще изначально казалось, что проект не очень хороший, но став более компетентной в этом вопросе, я поняла, что он просто никчемен. Я тратила столько времени – ни на что. Наши шведские партнеры – их часть экспериментов вообще никак не пошла, получилась полная абракадабра с их результатами. Они были настолько странными и никак не могли быть адекватно интерпретированы. И никто не знал, в чем проблема. Были лишь гипотезы. Потом у шведов сломался хроматограф...

Мне кажется, что, если бы я пила, я бы спилась в тот год в Лондоне. 

Меня очень сильно напрягало, что не говорили оценки. Ты делаешь работу и высылаешь их – в пустоту. Я так в итоге и не узнала баллы отдельно за каждую свою работу. Feedback был получен за постер и фигуру – что лишь мелочь. Никаких отзывов о литературных обзорах, на которые уходило оооочень много времени. Я не знаю оценки за экзамены – только общие за предмет. Отзыв о диссертации также был в одном предложении. Одно предложение – это все, что я получила от двух человек, ознакомившихся с моей диссертацией в более чем 16 000 слов! 

В итоге, я просто рада, что написала диссертацию и она выглядит именно так, как я хотела. Что я получила диплом и вернулась в Казахстан. Безусловно, это огромный опыт. 
Во-первых, я год жила в Лондоне. Как ни крути, теперь для меня этот город, этот Вавилон, мировая столица – родной.
Во-вторых, я улучшила свой английский язык.
Стала мастером.
Занималась нейробиологией – это было моей тайной мечтой. 
Узнала, что есть наука в ее виде. 
Получила исследовательский опыт. Научилась добывать информацию из-под земли и работать с ней.
Открыла для себя EndNote и GraphPad prism.
Стала еще упрямее и более упертой. Делать раз за разом, что не хочется. В чем ты не видишь смысла, но надо. 
Посетила и посмотрела кучу британских достопримечательностей.
И много еще чего. Результат невозможно оценить однозначно и очертить границы. Думаю, это будет помогать и по жизни.